Журнал "Воздухоплаватель"

В.Н.Шевырев – первый советский дипломированный инженер-дирижаблестроитель - Часть 3

Окончание.

Начало в 23-24 номере.

М.И. А конкретных случаев, связанных с Нобиле, не помните?

В.Н. Понимаете, он все-таки был осторожен в своих суждениях. Он, наверное, понял, что технология того времени у нас уже была выше, чем у них, итальянцев. Мы осваивали хорошие легированные нержавеющие стали, сварку, а они узлы паяли. Мне кажется, он понимал это. Поэтому Нобиле не особенно вступал в споры по конструкции. Если речь шла о гондоле, то он решал – какая она будет в целом. А конкретно, например, как она будет подвешиваться, его не интересовало. А может, он и не знал. Поэтому, как конкретный конструктор, я не считал, что он заслуживает какого-то особого внимания. Но как компоновщик он был образованный, эрудированный… Одно качество у него было неверное – он был очень вспыльчив. Были такие случаи, когда он, возбужденный, с южным темпераментом возмущался, высказывал свое мнение. У меня с ним не было таких случаев. Да и с нами, конструкторами, тем же Куликом, Шпрангелем, мной, другими, – таких случаев не было. Он, наверное, считал для себя неуместным, неудобным доводить с конструкторами споры до такого состояния. Все-таки – и наш ранг, и мы его ближайшие помощники… Он внимательно изучал наш образ жизни, ему нравились наши отношения, самостоятельность, самоотдача, преданность делу. Как мне известно, после, живя в Италии, он был близок к коммунистической партии Италии.

М.И. А другие итальянцы оставили след в Вашей памяти?

В.Н. Другие итальянцы к нам имели малое отношение. Нобиле и Трояни были в каком-то конфликте. Когда они приехали, нам сказали, что Нобиле – главный конструктор, а Трояни – его заместитель. А потом получилось: главный конструктор – Нобиле, но есть и главный конструктор Трояни. КБ Трояни возглавлял Хоробковский.

М.И. А Трояни, как человек, что собой представлял?

В.Н. Я с ним почти не сталкивался. Но на меня он производил неприятное впечатление. Может, потому, что говорили, что он член ЦК фашистской партии Италии.

М.И. Это неправда. Муссолини из СССР он действительно писал письма с жалобой на Нобиле, которые подписывал: «С фашистским приветом». Но в Италию Трояни вернулся только тогда, когда там пал фашистский режим, в 1946 году. Тогда была уже совсем другая Италия…

В.Н. Ах, да! В 1936 году они все уехали в Америку. Нобиле, вроде бы, в Японию.

М.И. А сколько всего итальянцев с Нобиле приехало?

В.Н. Я вот знал Нобиле, Трояни, у нас еще три очень хороших, квалифицированных конструктора было. С Нобиле получается пять. Но точно сколько, я вам сказать не могу.

М.И. А когда в 1936 году закончился контракт с итальянцами, не предлагали Нобиле продлить контракт?

В.Н. Уже тогда было заметно, что после катастроф с дирижаблями потихоньку началось свертывание дирижаблестроения в мире, и у нас это тоже было заметно.

У Нобиле можно было многому поучиться: как себя вести, как себя поставить, а это, между прочим, очень важно. Это то, что мы называем внешней культурой обращения с людьми. Я ведь потом поработал со многими конструкторами. И с Туполевым, и с Владимиром Михайловичем Петляковым, потом с Сухим поработал. Потом мне удалось поработать с Бааде. Это главный конструктор фирмы «Юнкерс» (справка редакции: Брунольф Бааде (1904-1969 гг.) – немецкий инженер-самолетостроитель, специалист по стреловидному крылу). Я хочу сказать, что Бааде и Нобиле, и наши конструкторы отличаются.

Вскоре после войны к нам была привезена большая группа КБ «Юнкерс» во главе с Бааде. И их разместили на Московском море. Это было полное КБ. Они проектировали двухмоторный истребитель-бомбардировщик. Мы построили. Разбил его при испытаниях на второй посадке Герой Советского Союза Ведерников. Вскоре после этого они уехали. Немцы у нас работали года четыре-пять.

Вот немец Бааде – удивительный человек. Я бы сказал, человек, которому негде пробы ставить. Человек, который обладал большими техническими познаниями. Человек аполитичный. Он умел поставить себя, держать себя на высоте. И к нему с уважением относились. Он подчинялся непосредственно Булганину. Бааде боялись страшно за то, что он мог в любую минуту пожаловаться Булганину, выразить свое неудовольствие – и тогда будет «гроза».

Вот хватка у немцев! Вот это инженеры! Вот где нужно учиться! Какая организация! Как умеют они быстро, неизвестно откуда находить решения! Тебе бы хотелось сделать лучше, а не из чего – а они находят это решение! Удивительно! Итальянская конструкторская школа перед немецкой меркнет. Они прекрасные экспериментаторы. Я имел дело с одним инженером. Ему лет под тридцать. Я занимался тогда посадочными устройствами самолетов. И однажды мы испытывали для самолета, который спроектировал Бааде, колеса. Их сделал 279 авиазавод. Тогда появились большие посадочные скорости, и при посадке покрышку сразу срезало уже при скорости 250 км/ч.

Надо сказать, что немцы устроили такую гидравлическую лабораторию на заводе на Московском море – было даже интересно посмотреть, как это функционирует, как это работает. И вот я как-то приехал к этому инженеру и просто сказал свое соображение: «Давайте мы проведем испытания шасси, зафиксируем разные положения при раскрутке колес». И все. А на следующий день приезжаю – к эксперименту все готово! Все! Записывающее устройство, тормозное устройство… Все готово к эксперименту. Немецкие конструкторы – это удивительные люди. Совершенно другого склада характера, чем мы.

М.И. Как Вы считаете: в интересах Советского Союза был приезд Нобиле?

В.Н. По роду деятельности и по занимаемой должности мне приходилось часто беседовать с Нобиле на разные темы. Работа в течение четырех лет бок о бок с этим человеком позволила составить впечатление о его характере, способностях, частично о его образе жизни и мышления. Конечно, за давностью лет многое стерлось, но целостность впечатления об этом человеке осталось. Прежде всего, Нобиле не был «чистым» ученым. Он скорее отвечал самым высоким требованиям, предъявляемым к деятельности инженера, Инженера с большой буквы. У Нобиле гармонично сочеталась созидательная деятельность конструктора с большими организаторскими способностями.

Отличала Нобиле целеустремленность в решении поставленных задач. Все подчинялось поставленной цели – и поиск технических решений, и организация их выполнения. У Нобиле были свои приемы и методы совершенствования созданной им системы полужестких дирижаблей.

Вот если сравнить: как работал Нобиле, как работал Бааде, как работали наши главные конструктора… Вы представляете нашего конструктора? Кабинет, дверь, тамбур, дверь другая, секретарь. Там ждет один, чтобы войти, ждет другой… Такая вот система. Вас там могут обругать, особенно Туполев не стеснялся. Самые вежливые были два человека: Владимир Михайлович Петляков и Сухой. А у Бааде другой стиль работы. Когда я вместе с главным конструктором 279 авиазавода и его заместителем первый раз приехал к нему – у меня это впечатление и осталось. Приехали. Нас приводят в приемную. Приемная – один стол. Девушка в штанах. Тогда у нас не принято было женщинам в брюках ходить. И что удивительно: дверь в большой кабинет открыта! Никакого тамбура. И вдали – большой стол. Во всю стену доска. Навстречу нам идет и встречает Бааде: «Проходите, проходите, располагайтесь». Расположились. И начался сразу деловой разговор. Потом вдруг приходят другие. Он встает, принимает, разговаривает. Это начало его рабочего дня. То есть, его кабинет – это штаб. К нему все время приходят люди с одним вопросом, с другим… Все время он сам в работе и всех их заставляет работать. Объяснял, масштабно объяснял. И сам работал в качестве слушателя.

М.И. А у Нобиле другой стиль работы был?

В.Н. У Нобиле примерно такой же стиль был. Он только у себя не принимал. Он больше ходил сам. Он ходил по столам, смотрел, беседовал, что-то спрашивал. Вот такой стиль. Это стиль, когда все работают.

М.И. Владимир Николаевич, а советские ученые, инженеры и конструктора, включая Вас, какой вклад внесли в теорию полужесткого дирижабля?

В.Н. Я бы не сказал, что мы что-то новое внесли в теорию полужесткого дирижабля. Можно было только усовершенствовать то, что уже было. Но можно было сделать очень многое. Вот я говорил: работа над оболочкой, работа над автоматикой, работа над креплением кормовой части. Это очень важно. Очень важно! Она была сделана, с моей точки зрения, не так, как нужно было. Работа над носовой частью, работа над выходом через носовую часть на верхнюю часть (это проходные шахты). Все это намечалось на будущее. Но времени было мало. Мы только успели освоить дирижабли «В-6», «В-7», «В-8».

Вообще, от нас, молодых специалистов, воспитанных на опыте нашей авиационной промышленности, поступало много различных предложений по улучшению отдельных конструктивных элементов дирижаблей полужесткой системы. Нобиле всегда внимательно относился к нашим предложениям. Большинство предложений он одобрял и поддерживал, видя в них здравый смысл. Такие предложения были сделаны по килю, оперению, оболочке и другим конструкциям. Все они были внедрены в КБ при создании головного дирижабля «СССР В-6».

М.И. А какие были планы в области постройки полужестких дирижаблей?

В.Н. Уже намечался к постройке проект 50-ти тысяч кубометров дирижабля. Уже чертежи были готовы. Но чтобы мы там сделали что-то такое особо свое – нет.

М.И. А была у Нобиле в Советском Союзе частная жизнь?

В.Н. Нобиле был общительным человеком. Живя в чужой стране, он искал сближения с советскими людьми. Ходили слухи, что он жил со своей секретаршей. Была у него секретарь-переводчица, советская гражданка. Но она, наверное, работница госбезопасности. Слухи ходили, но за ноги никто не держал (засмеялся, – М.И.).

М.И. Говорят, что из той группы, которая приехала вместе с Нобиле, многие итальянцы были замешаны в шпионаже против Советского Союза в пользу Италии?

В.Н. (подумав, – М.И.) Вряд ли. Я не верю этому. Вот единственный человек, к которому в «Дирижаблестрое» предвзято относились – это был Трояни. Это, наверное, наши органы знали. Но я не думаю, что Нобиле разрешил бы им этим заниматься. Правда, его тоже никто не спрашивал бы. Во всяком случае, он бы на это не пошел: шпионить в стране, в которую его пригласили.

М.И. Да он и нашим не позволял. Вот В.А.Устинович мне рассказывал, что по поручению 1-го отдела «Дирижаблестроя» за игрой в шахматы он спросил у Нобиле, который вернулся из отпуска через Германию из Италии: «Что делается по дирижаблям в Италии и Германии?» Нобиле начал что-то рассказывать, а потом резко замолчал и внимательно посмотрел на Владимира Адольфовича. Больше Нобиле не приглашал шеф-пилота «Дирижаблестроя» Устиновича к себе в гости играть в шахматы.

В.Н. Нобиле даже устраивал у себя приемы. Я у него был на трех приемах, куда приглашали руководителей конструкторских групп, с кем он считал, что он близок и общается. Хороший был прием. Он знакомил со своей дочкой. Она молоденькая такая была, ей было лет 16-17. Девочка очень приятная и впечатление производила. У Нобиле по тому времени хорошее угощение было. Приходили вечером, а уходили почти под утро. А напротив – здание КГБ. У Нобиле мы не напивались. Причем, я не помню, чтобы была водка. Вина были, а водки – нет. Я с тех пор тоже люблю вино «Рислинг». Был патефон, что-то играл. Я не помню, что пели. Танцевали фокстрот. Он приглашал и женщин и мужчин из руководителей. Жен никто не приводил, хотя и не запрещалось.

М.И. В литературе сообщалось, что Нобиле предложили заниматься и дирижаблем Циолковского, но он отказался. Как Вы оцениваете те работы, которые велись в «Дирижаблестрое» по дирижаблю Циолковского?

В.Н. (подумав, – М.И.) Была у нас отдельная группа, которая занималась дирижаблем Циолковского. Но дирижабль Циолковского, с моей точки зрения – это фантазия, неприемлемая для эксплуатации и условий содержания идея. Вот Никольский там работал. Это способный человек, эрудированный, а конструктор из него не вышел. Вот он и стал заниматься дирижаблем Циолковского. Ну, копались они, копались, ничего не сделали. Когда настоящий конструктор (говорит очень решительно, – М.И.) видит, что ничего не выходит, он говорит (постукивает пальцем по столу, – М.И.): «Ничего из этого не выйдет, и кончай это». А вот они мурыжили-мурыжили, и ничего из этого не вышло. Да и выйти не могло: дохлая идея – дирижабль Циолковского.

М.И. А почему дирижаблю Циолковского такое большое внимание уделялось в Советском Союзе?

В.Н. У нас иногда уцепятся за человека, когда нужно и не нужно. К.Э.Циолковский сделал много. Большое дело он сделал в ракетной технике. Здесь он, как я говорил про Нобиле, компоновщик. Можно сказать, что для Циолковского компоновка – это его амплуа. Он давал идею, большую, хорошую, толковую идею, а вот дальнейшая разработка в корне меняла идею. Здесь Циолковский ничего не мог сделать. А ведь идея – это тоже важно. Верно? Например, его идея о межпланетных сообщениях. А вот осуществить это не так просто.

М.И. Владимир Николаевич, а что у нас было сделано по жесткому дирижаблю? В «Техническом бюллетене» писали, что была сделана целая секция жесткого дирижабля.

В.Н. Я к жестким дирижаблям не имел почти никакого отношения. Я занимался полужесткими дирижаблями. Когда мне предложили заниматься жесткими дирижаблями, я отказался. Я все-таки остался убежденным сторонником полужесткого дирижабля. Что сделали по жестким дирижаблям? Ну, собирали узлы, соединяли балки, учились конструировать такие сложные связи. Но нужно было так делать – или не так? Я не знаю.

М.И. Кого бы Вы причислили к видным инженерам, кто занимался полужестким дирижаблем? Вот, например, Вы занимались оперением…

В.Н. Как я уже назвал, гондолой занимался Кулик, килем – Шпрангель, управлением и стабилизацией дирижабля занимался я, оболочкой дирижабля сначала занимался Катанский, а потом Пятышев, электрооборудованием занимался Лернер, двигателями и силовыми установками – Маркович. Это удивительный инженер, очень знающий. Именно инженер. Есть инженеры, скажем, типа Хоробковского, а есть инженеры именно инженеры. Маркович не ловкач никакой. Расчетами на прочность в последнее время у нас занимался Рютин, Вася Рютин. Боже мой! Какая у него печальная участь! У него отец был секретарем комитета ВКП(б) Краснопресненского района Москвы. Может быть, вы что-нибудь знаете о рютинской платформе? Нет? Была в партии рютинская такая платформа. Туда в 1930-е годы вошли члены партии, марксисты-ленинцы с дореволюционным стажем. Мартемьян Никитич Рютин выступил с этой платформой в ЦК ВКП(б), с манифестом, как тогда говорили. А она заключалась в том, что все, что делал Сталин, подвергалось большой критике. Например, курс Сталина он назвал «кризисом пролетарской диктатуры», восстал против коллективизации. Там были такие слова, что «Сталин надел на всю страну намордник». Рютин вел очень большую политическую деятельность. Конечно, не учитывая своих сил и возможностей. Не учел отец Васи Рютина что, видимо, нельзя идти в лоб. Нужно иметь какие-то и обходные, и запасные пути, если ты хочешь решать какие-то политические задачи. А Рютин пошел прямо в лоб. Сталин не терпел в партии никакую платформу, он громил любую платформу. Справедливо ли это было или несправедливо? Это потом, наверное, история скажет. Сейчас (напомним, что разговор шел на пике реформ президента России Ельцина – М.И.) что творится в стране? Сталин этого, наверное, не допустил бы. Сталин уничтожал тех, кто ему противостоял. Но, не встречая особого сопротивления, вошел во вкус. А потом вообще начал… Но все-таки Сталин – большой человек. Ничего не скажешь, это же историческая личность. Для того, чтобы поднять страну из того состояния, в котором ему оставил ленинский путь, до великой державы – надо было чем-то жертвовать. И он жертвовал. Может быть, напрасно? Я не могу сказать; наверное, правда. Но Сталин сделал СССР великой державой. Он выиграл такую ужасную войну, он сумел организовать государство на такую войну. Это надо уметь! Но и Мартемьян Никитич Рютин был большая умница, и в партии так считали. Но что получилось в итоге? Рютинская платформа была разгромлена, Рютин расстрелян. Вася Рютин, с которым я дружил, с которым я работал вместе – это умница большая, – был расстрелян.

М.И. Василия Рютина арестовали из-за отца, или были другие поводы?

В.Н. Конечно, из-за отца. Вася ни в какую политику не вмешивался. Он, наверное, что-то знал от отца, но нам не высказывал. Он занимался техникой, он был хороший расчетчик. Вот он в «Дирижаблестрое» возглавлял отдел прочности.

М.И. Владимир Адольфович Устинович мне рассказывал, что когда разбился экипаж Оппмана на дирижабле «СССР В-10», Василий Рютин от неожиданного сообщения воскликнул: «Ой! Я так и знал!». Ну, раз ты знал, значит, виноват. Тогда его и арестовали. Такое могло быть?

В.Н. Не-е-е-т. По моему, нет. Нет, нет. Его из-за отца взяли. Сталин все выкорчевывал с корнем до четвертого поколения. И дедушек, и бабушек.

М.И. А аэродинамикой полужесткого дирижабля кто занимался?

В.Н. Аэродинамическими расчетами занимались у нас Плетникова и ее муж Плетников. Общими видами и компоновкой занимались под руководством Седых Константина Герасимовича.

Я считаю, что любое общение с такими людьми, как Нобиле, Бааде, как другие крупные специалисты, которые приезжают в любую отрасль, кроме блага, ничего не дает. И бояться ничего не надо! Наоборот. Это поучительно. Очень поучительно. Я, когда посмотрел стиль работы Бааде, понял, как надо организовывать все, как делать, какое поведение должно быть у человека даже со своими простыми рабочими. Вот был такой случай. Собрались мы, специалисты не самого низкого уровня, в кабинете у Бааде. Докладывают о посадочных устройствах. Вдруг входит рабочий в комбинезоне в кабинет. Бааде сразу встает навстречу ему. А тот по-немецки с беспокойством начинает что-то говорить, объясняет какое-то недовольство. Бааде его рукой обнял за плечо. Какая это была человечность! Разве у нас такое возможно?! В лучшем случае скажут: «Ты что, твою мать, сюда вошел! Что тебе тут надо?!» Так мог любой главный конструктор сказать. Тем более Андрей Николаевич Туполев. Приходит Андрей Николаевич в цех, все разбегаются. Лишь бы с ним не встретиться. А тут и жесты, и отношение… Чувствуется, что это люди.

М.И. Вы говорили, что к инженерам и конструкторам Нобиле относился хорошо. А как к рабочим он относился?

В.Н. К своим рабочим, с которыми он приехал, он очень хорошо относился. Это такое людское отношение. У итальянцев были очень хорошие рабочие-медники. Это такая специальность, которая требует хорошей квалификации. С нашими рабочими он не общался. Я никогда не видел.

В общении с подчиненными, как с советскими специалистами, так и с итальянцами, Нобиле был прост, обсуждение технических проблем велось «на равных». Это позволяло нам учиться у него и использовать обоюдный опыт в интересах проводимой работы. Беседы с ним почти всегда оставляли приятное впечатление. Но он был вспыльчив, особенно в тех ситуациях, когда задевалось его самолюбие.

Вы прочностью не интересуетесь? А то у меня осталась литература. Я бы ее вам отдал бы. Наука требует усидчивости. Вот я где-то в 1934 году написал рекомендации по выбору стабилизаторов дирижабля. И по ним, собственно говоря, мы считали. И мне говорили, что и за рубежом так же считали.

М.И. А я в библиотеке ДКБА видел Ваш труд по выбору стабилизаторов, напечатанный в 1930-е годы на машинке. А еще я нашел заметку в «Техническом бюллетене Дирижаблестроя» № 4 за 1936 год следующего содержания: «В мою статью «Статические испытания нижнего стабилизатора и руля полужесткого дирижабля», помещенную в ТБ
№ 2(18) 1936 г., вкралась неточность на странице 80 (строка 10-11 снизу). В действительности, главные лонжероны опираются на киль в точках, расположенных по линии обвода стабилизатора и в точках крепления боковых тросов. Вспомогательные лонжероны служат для уменьшения свободной длины нервюр. Приношу благодарность инженеру В.Н.Шевыреву, указавшему мне на эту неточность. Ж.А.Болобан».

В.Н. Исследования управления дирижаблем я намечал большим планом. Я хотел развить этот раздел. Я его так и не закончил. Я столкнулся с управлением на дирижабле «СССР В-3»: поворачиваешь руль, а дирижабль продолжает идти прямо. И только потом он начинает медленно заворачивать, а потом сразу раз – и повернул. В чем дело? Нужно было все это выяснить. Экспериментально на самом дирижабле подобрали нужную площадь, набрали статистику. Нужно было в большем плане сделать эти исследования. Но времени было мало. А вообще, это очень большая тема – управление дирижаблем. Ведь на дирижабле очень важно, чтобы ваши движения координированно и быстро были восприняты.

Ну, а в жизни очень важно научиться – как себя вести, как себя поставить, как обращаться с людьми. Я ведь поработал со многими известными конструкторами: с Туполевым, Ильюшиным, Петляковым, Сухим, Мясищевым, Нобиле, Бааде… Могу сравнивать. Очень важно быть честным в том деле, которым занимаешься. Ведь за твоим решением стоит большая ответственность.

М.И. Владимир Николаевич, большое Вам спасибо за то, что Вы поделились своими воспоминаниями.

***

В последнюю нашу встречу в гости к Владимиру Николаевичу я пришел со своим тогда еще двухлетним сыном Александром. Владимир Николаевич уже почти ничего не видел, но надо было посмотреть, как светилось его лицо, когда он гладил Сашу, задавал ему простые вопросы, а тот пыжился отвечать…

В.Н.Шевырев – человек в годах, мудрый, честный, весь седой как лунь, аккуратная борода; здравые суждения, точные оценки, аккуратные словосочетания... Таким он мне запомнился. Я радовался, что мой сын почувствовал тепло этих рук. А как В.Н.Шевырев переживал, чтобы храм Христа-Спасителя, который как раз тогда восстанавливали, был построен из качественных материалов! Дело в том, что по отдельным вопросам на общественных началах с ним консультировались его товарищи, которые как раз занимались подборкой материалов для восстановления храма. Помню, у меня тогда еще после содержательных слов Владимира Николаевича мелькнула мысль: «А не святой ли он?»

… Мы договорились с Владимиром Николаевичем о новой встрече: он хотел записать для журнала «Воздухоплаватель» свои мысли о выборе стабилизаторов для дирижабля. К сожалению, 9 сентября 1996 г. Владимир Николаевич, скромная легенда советского дирижаблестроения, ушел из жизни. Встреча не состоялась…

Михаил Павлушенко